Афганский излом Евгения Баранова - волжанин о военной романтике, дружбе, любви и песнях

«И вот я лечусь 2-3 недели, и мы с ней как дети радуемся, потому что начали расти мышцы, - вспоминает волжанин, руководитель группы «Южный ветер»,  участник войны в Афганистане Евгений Баранов. - Как красная икра - утром на перевязку прихожу, доктор снимает бинт, а там красная икра свежая, новая наросла». Его машину взорвали в ущелье примерно восьмой по счету. Спасибо тапкам, которые он надел тогда вместо тяжелых берцев - иначе ноги бы оторвало напрочь. А так они остались при Жене, ничего, что одна нога практически без мяса, контузия и все тело в осколках - главное, жив, вернулся домой, дал жизнь двум сыновьям и… вокально-инструментальному ансамблю «Южный ветер».

Родился я в глуши, в поселке Согласный под Саратовом. Деревня наша  была небольшая, но располагалась в живописном месте с двумя прудами, вокруг самого большого из них стояло около 40 домов, правда, некоторые пустовали.

Родился я в 1968-м. У меня было обычное советское детство, простые родители - отец Виктор Тимофеевич - механизатор, мама Любовь Егоровна - разнорабочая. Зерно разгрузить-загрузить, на посевной поработать, коров подоить… 

В родительской семье отца, как он рассказывал, жили крайне бедно, и во время войны он ходил в санаторий просить милостыню, чтобы накормить семью. 

Садика в деревне не было, и годы до школы я проводил у отца в тракторе. Сверстников моих было человек 10 на все село, из них пять  девочек. 

Для того времени были у нас обычные игры, в войнушку. Возле фермы лежал старый перевернутый комбайн, где мы играли в Четырех танкистов и собаку. И собака у нас была настоящая.

Поселок небольшой, но почти в каждом доме - свой фронтовик, вернувшийся с войны. И 9-го мая под гармонь на улицу выходило много односельчан с орденами.

В начальной школе до четвертого класса я учился один, хотя моя первая учительница хотела объединить меня с учениками постарше, но у нее не получилось. Так и сидел в классе один все три года.

Кстати, с Александрой Павловной Сарвилиной - единственной учительницей начальной школы поселка Согласный - мы до сих пор на связи, переписываемся, желаем доброго утра.  Когда я ездил в гости на родину, она показала мне книгу "Лучшие люди Саратовской области", и совсем не из хвастовства. Александра Павловна была внесена в эту книгу.

Советский учитель всегда был вторым родителем и воспитателем.  Я в семье младший, и сестра моя, Таня, она старше меня на 9 лет, тоже училась у Александры Павловны..

А восьмилетняя школа находилась в соседней Песчанке, точнее, поселке Песчаный. Учеников собирали с трех сел - Васильевский, Песчаный и Согласный - и возили в восьмилетку на тракторе.

Будка, куда мы усаживались, стояла на тракторной тележке, и можно было выехать на трассу саратовскую или ехать по проселочной дороге 5 км напрямую.

А зимой она становилась будкой на полозьях, и учеников таскал гусеничный трактор. В распутицу езда на тракторе превращалась в целое приключение. 

Но мы тогда, как могли, развлекались сами. А с трех сел нас было человек 15, с 4-го по 8-й классы. Недалеко от санатория в Песчанке, где проходили реабилитацию те, кто переболел туберкулезом, раскинулся парк.

Вот как-то мы с ребятами договорились прогулять уроки, на ходу выпрыгнули из трактора, а он поехал без нас дальше. И это был далеко не единичный случай. И честно говоря, я не помню, чтобы учителя нас сильно за это ругали.

А с весны до осени мы раскатывали на мопедах. Мне мопед купили в 4-м классе, но на велосипед с мотором я сел еще до того, как пошел в первый класс. Мой двоюродный брат, старше меня лет на 20, увлекался техникой - вот он и собрал моторчик, прикрутив его на  велик.

И в первой же поездке я развалил забор своей бабушке. Тросики у велика ржавые, я разогнался, полетел под горку, попал в куриные поилки - разрезанные колеса трактора - и отрикошетил. 

Велосипед угодил в забор, я полетел над забором. Мягко приземлился в огород, только чуть обжегся. Бабушка за меня очень испугалась, думала, что я убился.

Двое сыновей и муж ее с войны не вернулись - пропали без вести и погибли. Остались три дочери, но средняя умерла с голоду в 1936-м году.  Две дочери выжили, и моя мама - самая младшая.  Бабушка всех нас, пятерых своих внуков, растила, всех называла сынками и дочками. 

Она с 1905 года рождения, и помнила даже, как в детстве работала на барина. Девочке самой было пять лет, а она воспитывала барского ребенка, забавляла его, кормила.

Бабушка была безграмотной, но в жизни разбиралась как прирожденный психолог. Неправильный поступок совершаешь - она даже не ругается. Просто посмотрит, что больше так никогда не сделаешь.

И другом настоящим была нашим.  Мы в деревне с мальчишками очень много оружия мастерили. И свой арсенал я хранил у бабушки под матрасом. Она переживала, что небезопасно, но от моих родителей скрывала.

Звали ее баба Дуняша. Полное имя - Евдокия Никифоровна. А почему Дуняша, целая история. В деревне в ту пору было много Дунь. И чтобы различать, их называли по-разному - Дуня, Дунюшка, Дунечка.  Моя прожила 79 лет и все ее до конца жизни звали баба Дуняша. 

В маминой семье был единственный на всю деревню сепаратор, и все к ним ходили за этим аппаратом, поэтому жили до войны неплохо.  А дом бабушкин стоял у дороги, из-за чего у нее уже в войну часто селились красноармейцы, которых приходилось кормить последними продуктами.

Но о собственных детях тоже надо было думать. И был случай, когда в деревне подохла кобыла и ее отвезли на скотомогильник, потому что есть такое мясо нельзя. Но бабушка ночью пробралась на скотомогильник, отрезала кусок, вымочила его каким-то особым образом, чтобы накормить детей.

Баба Дуняша не был набожной, но знала удивительный заговор от сибирьки. Что за сибирька - до сих пор не пойму. Ячмень на глазу вскочит - она шепчет заговор от сибирьки. Фурункулы, ангины - все лечила этим заговором.

К 1982 году много наших родственников перебралось в Волжский. Большинство поселилось в Погромном, а родители присмотрели дом на ЛПК.

Я родителям сказал, что останусь и доучусь 8 класс в Согласном, чтобы они не беспокоились. А учился я, благодаря хорошей памяти, неплохо. Сестра полдня над уроками сидела, а мне хватало послушать устные предметы в школе, и я легко услышанное пересказывал. 

Я остался у тетки в Согласном и доучился. Сестра уехала еще раньше в Саратов, устроилась на обувную фабрику, работала, вышла замуж и переехала в Москву. Родители купили дом, и я летом уже приехал в Волжский. 

А в Балашове было Качинское училище, и самолетики разворачивались над нашим селом, я на них заглядывался, собираясь после 10 класса пойти в летчики. Но эта детская мечта не сбылась.

Я вообще легкомысленно отнесся к выбору профессии. Спрашиваю одного товарища - ты куда пойдешь учиться? В первое училище. Спрашиваю второго - а ты куда? Тоже отвечает - в первое. Ну думаю, значит, самое лучшее училище. Не знаю, на кого там учат, но решил, что пойду именно туда. 

Договорились с другом, а автобус сломался, и я с ним в училище разминулся. А на стенде - масса специальностей, среди которых  аппаратчик химических производств широкого профиля. 

Ух ты, думаю, широкий профиль, так и выбрал. А он, как оказалось,  подал документы на КИПиА, так и учились, в разных группах.  Вдвоем с парнем из нашей группы закончили училище с пятым разрядом, а высший по этой специальности - шестой.  И нас распределили на ЗОС, в первый цех. 

А параллельно шла бурная молодость, которую не забудешь. Первая любовь, девушка по имени Ольга, сестра моего лучшего друга - мне был 16, а ей 20 лет. По тем временам, огромная разница, поэтому ее родители воспротивились.  Ольга уже умерла, а с ее братом мы дружим очень много лет. 

И как интересно распорядилась судьба - он не мечтал о небе, но стал летчиком, закончил кировоградское училище гражданской авиации. Долго летал, после перестройки переквалифицировался в участкового, а потом вернулся в авиацию, переучился на вертолетчика. Сейчас служит в Росгвардии, по-прежнему летает, только на боевых вертолетах.

Двоюродный брат, сын моей тетки, служил в Германии, еще один родственник тоже в Германии, и я не сомневался, что буду именно там проходить срочную службу.

Когда пришло время мне идти в армию, завод не отпустил - дал нам отсрочку как молодым специалистам. На носу был запуск производства метионина, а я, видите ли, в армию собрался. 

Я пошел в военкомат, мне отказали. Я пытался подговорить маму - сходи скажи, что я плохо себя веду, и только армия поможет меня исправить. Мама не согласилась, сказала, что не собирается врать.

Полгода меня продержали на заводе, а осенью 1986-го все-таки забрали.

Восемь парней из Волжского отправили в Волгоград, потом - Ростов, дальше перелет в Минеральные Воды, потом в Душанбе. Шли с аэропорта на вокзал через весь город. 

Нас очень много было, со всех концов страны, погрузились в эшелон и спустя шесть дней мы оказались в Термезе, это Узбекистан.  Пограничный город, где дислоцировалась часть, где готовили бойцов в Афганистан.

Когда еще мы садились в эшелон, за нами приехал хромой и загоревший танкист. А это осень, и мы получили шинели и стали его пытать, куда едем, а он нам - не переживайте, шинели вам будут не нужны. 

Поняли, что едем к границе, когда проснулись в поезде, а за окном - барханы, верблюды и пограничники. А когда везли, нам никто не говорил, куда. Я ехал в Германию, естественно. 

Подъем в городке был не в 6, а в 5 утра, и в пять нас привезли в казармы, где воинская часть. Я запомнил, что наш приезд совпал с побудкой.  Все из казарм выбежали на зарядку, все ожило, парни бегают в трусах и майках. 

Зашли, и видим кругом плакаты - советско-афганская дружба нерушима. И сразу все стало ясно. Но никто не запаниковал, и не обрадовался: предстояло 3 месяца провести в учебке.

Готовили нас на полигоне с построенным, как мы называли, “душманским городком”, где были дувалы - нас тренировали в условиях, близких к Афганистану.

Но и в Афганистан было попасть не так просто. В ДРА отправляли только после успешной сдачи экзамена. А я как назло, заболел перед экзаменом желтухой, и меня положили в госпиталь, километрах в 30 от учебки.

- Так можно было специально не сдать экзамен?

Конечно, а еще можно было сбежать из госпиталя, чтобы сдать экзамен, что я и сделал, не долечившись. Я договорился с солдатами из хлебовозки, чтобы они передали мне мою форму. Прибыл к командиру роты и доложил, что сбежал.

Он сказал, что поступок оценил, но ничего сделать не может - списки экзаменуемых бойцов уже отправлены в округ. Не расстраивайся, подбодрил, уйдешь в ДРА с пятимесячниками (теми, кого готовили не три, а пять месяцев). Или останешься  у нас сержантом. 

Я очень расстроился по нескольким причинам. Мои ребята уйдут, а я останусь. Второе - служить в этой дыре мне 2 года совсем не хотелось.  Бытовала тогда такая поговорка: "Есть на свете три дыры - Термез, Кушка и Мары. И еще одна дыра - это служба в ДРА".

И начались мои мучения - ребята сдают экзамены, а я хожу провожаю с гитарой каждую партию. Уезжали в Афганистан на КАМАЗах, по плацу маршем проходили. Нам объявляли - подразделение уходит в провинцию Хайратон. Вечером я им пою, играю на гитаре, а утром они отбывают.

А те, кто оставался в учебке, ходили сбивали щиты, мастерили мишени для танков из фанеры. А так как учебного процесса нет, и я вместе с ними сбивал, хотя никто тогда сильно нами и не командовал. А вечером я еще и в караул ходил.

Наш комбат пугал залетчиков - "Я тебе в Кандагар отправлю". Кандагар считался самым страшным местом.

И вот последняя отправка - в Кандагар. И вдруг называют мою фамилию, и я подпрыгнул от радости - не знал, что командир роты приготовил мне такой сюрприз. А я свои новые форму и сапоги отдал кому-то, думал, мне они не пригодятся. 

Быстро побежали в каптерку, нашли мне форму по размеру, а сапог моего размера нет. Выдали на 2 размера меньше. В них и поехал. Два дня мы сидели на аэродроме - не принимал кандагарский аэродром.  Потом за нами все-таки прилетел ИЛ-76.

В Волжском в допризывном возрасте я получил специальность механика-водителя в ДОСААФ. Четверо из восьми, кто учился вместе со мной в волжском ДОСААФ,  попали в Кандагар. Все водители-механики гусеничных транспортеров малых габаритов. 

Не все, кто служил в армии знают, что это за техника.  Это малогабаритные машины для вывоза раненых с поля боя. Как танк, только вдвое меньше, и без башни.  Своего рода бронированная скорая помощь, которая на поле боя должна быть маневренной, везде проходить и сама быть сложной целью для поражения.

Но в Кандагаре эти транспортеры не применялись из-за узкой колеи: по пути он собирал все мины. На минной войне этот бронированный транспорт не пригодился.  И нас, механиков-водителей, посадили на колесные машины. Меня забрали в минометную батарею водителем на ГАЗ-66.

Есть миномет, как пушка-сорокапятка, он полностью помещался  в кузов машины, закатывался на колесах. Вот такой миномет на колесах, который носил имя Василек, я и возил.  Вместо 8 человек в боевых условиях его обслуживали 4 человека. 

Водитель, который привозил миномет на позицию, автоматически тоже становился минометчиком. Что ж он, ляжет и будет смотреть на бой со стороны?  Я сразу начинал помогать расчету.  Командир командует, наводчик наводит, один минометчик стреляет.  Остальные разгружают Урал с минами, отмывают от солидола…  Работы очень много.

Помню, как один из расчетов был ранен, но это случилось не в боевых условиях. Бойцы с минометом после капитального ремонта отправились на полигон 23 февраля 87-го года. Когда мина вылетает по правилам, ее взрыватель автоматически взводится. 

А ребятам попалась бракованная мина, у которой взрыватель уже был  взведен, и она взорвалась в миномете. Двое из двух расчетов погибли, остальных ранило.

Помню тогда, как положено, две койки нарядили. Если кто-то погибал, койку особым образом наряжали, заправляли. Сейчас точно и не скажу, но как-то клинышком стелили одеяло, наискосок, и на подушку клали панаму.  И когда черный тюльпан увозил 200-х, койку уже заправляли, как положено.

А спустя  восемь месяцев меня ранили.  14 октября 1986 я призывался, а 22 октября 1988 меня комиссовали. Военный билет мой был закрыт. Но год из этих двух лет я мотался по госпиталям, полгода пробыл в кабульском госпитале.

- А как вы понимали, что перед вами враг?

В Кандагаре тогда сосредоточились религиозные фанатики, грезившие о джихаде.  Днем он тебе улыбается, а вечером идет и закапывает мину. Вот как понять, враг он или друг. На Востоке это очень сложно.  Когда в плен захватываешь, смотришь на человека совершенно по-другому.

Да и задача минометной батареи - не прямое столкновение. Пехота пошла в атаку, а мы должны над ней или десантниками направлять мины, очищать им дорогу. Мы - малая артиллерия. И нам тоже мины, снаряды прилетают, по нам прицельно стреляют снайперы.

Помню одно из сильнейших впечатлений во время командировки  в Тургунди, куда нас отправили за новыми машинами. С нами  тогда ничего не случилось, но мы увидели две сгоревшие и расстрелянные советские колонны, выгоревшие бензовозы.  Во мне как будто что-то перевернулось.

Приехали в Тургунди за машинами, но не взяли их - на них невозможно было воевать - зато привезли своим БТР. В документах ведь не оговаривалось, какую технику мы берем, одна единица и все.

И ребята научили меня стрелять из пулемета, посадили в БТР, и я крутился в этой башне 5 дней, пока мы ехали через Афганистан до Кандагара.

- Вам страшно было?

Наверное, не зря отправляли на войну 18-летних, у которых романтика какая-то присутствовала. Вот она и не давала впадать в панику. Плечо друга, доверие офицерам - казалось, что с тобой ничего не произойдет.

Забегая вперед, скажу - я почему-то допускал у себя пулевое ранение, а мину исключал, но подорвался как раз на мине.

А в Кандагаре я второй раз заболел гепатитом. Хорошо, что не гепатитом С. Летом 87-го меня поместили в госпиталь, а батарея собралась в армейский рейд.

- Что такое армейский рейд?

Наша бригада стояла в 30 км от Кандагара. Сам город непрерывно переходил из рук в руки. Днем был мирным, советским, а ночью душманским. Днем через него идет наша колонна: все, что нужно для войны и быта, доставляли нам машинами и самолетами. Ночью командование посты снимает, и уже страшно.

Вокруг Кандагара идет война - горы, хоть и не слишком высокие, напичканы бандформированиями душманов. Через пустыню идут караваны с оружием и они заходят в горы. Советский спецназ работает по карманам.

Наша бригада считалась модернизированной и усиленной во всех смыслах, но периодически для рейда нам перебрасывали войска с других провинций. С Шинданда, например. 

И меня отправили сначала в караул, а потом на строительство здания трибунала. Гауптвахта в нашей бригаде была, а трибунал отсутствовал. Кстати, строительный материал был самый простой - глина, из которой местное население руками сооружало свои нехитрые постройки.

Один наливает в яму воду, другой мешает и подает, третий лепит. Потом глина быстро застывает под солнцем. Мы процесс усовершенствовали -  делали из снарядных ящиков формы, заливали в них глину, и получали отличные кирпичи.

- Для чего была нужна эта война?

Для меня с детства патриотизм не был пустым звуком. Думаю, что все тогда было не напрасно, как и сейчас наша помощь Сирии, к примеру. После Афганистана я внимательно слежу за международными событиями.

Понимаю, что тогда в Афганистане уже происходило то, что сейчас на Украине. Уже тогда весь капиталистический мир с нами боролся. Они тогда разрушали СССР, так же, как в наши дни хотят подорвать Россию.

Конечно, тогда немыслимые средства уходили туда. Может быть, можно было избежать войны, но политикам виднее, раз уже сделали они такой шаг. 

Но душманы не были освободителями. Они были партизанами, но они не освобождали свою страну. Когда советские войска вышли, там началась гражданская война.  Такой менталитет: Афганистан всегда воевал с интервентами.  Если нет внешних врагов, воюют сами с собой. 

Поколения вырастают, которые не привыкли работать. Им проще взять в руки оружие. Напомню, нет и не было национальности - афганец. Там касты, народности, религии, и все это очень трудно отрегулировать.

Я в колонне подорвался восьмым

Был такой генерал Варенников, не понимавший, что  стратегии Великой Отечественной войны не всегда можно применить на афганской.  И иногда нам, солдатам и офицерам, задачи, которые ставило высшее руководство, казались, мягко говоря, странными.

В октябре рейд на юг Кандагара - приказано войти в зеленую зону на 12 км. А для чего? Душманов там погонять? Да мы и на 1 км туда не заходили, почему вдруг на 12?

Мы только пробирались до зеленки, как нас уже начали серьезно обстреливать. И 10 дней мы там простояли. А десантники наши уже ушли в ущелье, находившееся даже не в нашей провинции.

Дорога, пустыня, предгорье, и дальше они продвинулись в ущелье. Мы здесь на юге не можем продвинуться. А их там три банды окружило, и они воюют.

На западе Кандагара две группы спецназа в засаду попали, и везде нам худо приходится. В бригаде войск не осталось. И мы отбиваемся как можем. Арыки открыли и мы промокли. Блиндажи из наста режем, окопы вырыть не можем. 10 дней простояли  в зеленке, ничего не сделали.

Погиб заместитель начальника штаба, погибли ребята. Много появилось раненых.

Вернулись в бригаду, нам говорят, что надо вытаскивать наших десантников, у которых закончились еда, вода и боеприпасы. Мы сразу, не отдохнув, загрузились всем необходимым и туда.  Двое суток ехали, накупались в арыке, и я заболел малярией. Температура. Ломает меня, не очень хорошо себя чувствую.

На другой день проход в ущелье очень сложный. Ехали по камням, и танки не выдерживали, и мы на колесной технике проезжали. В пустыне застревали, но к вечеру добрались.

Вошли в ущелье. Отвесные скалы с обеих сторон. И одна единственная дорога, перерезанная оврагами, для нас - спуск-подъем. Десантники уже ракеты нам пускают.

БТР первый спускается и подорвался на мине, а мы 10-ми где-то шли, примерно в середина колонны. А в камнях вообще сложно мину найти, а собак у нас не было.

Мины у душманов снабжены радиозамыкателем, кнопочку нажал и все. И наши начали подрываться. За два дня подорвались 23 машины.

Колонна двигается, метров триста и подрыв, 200 метров и снова подрыв. Так продвигались.  Батарея - 3 машины ГАЗ 66 и транспортер МТЛБ.    Я подорвался восьмым по счету.

А комбат по рации вызвал к себе Женю Потахина, который должен был уже в Союз улететь, за войну у него одно ранение небольшое, никаких болезней. Женя садится, чтобы поехать за комбатом, и через 10-20 метров тоже подрывается.

Вот мы с ним на пару лежали всю ночь. Вертолеты туда почти не прилетали, потому что одну вертушку сбили. Вторая, в пробоинах, еле взлетела.

Один медик на всю колонну. Нас накололи промедолом, это наркотический препарат. Помню, как он бегал при свете фар нам капельницы ставил.

Мина противотанковая подо мной взорвалась, сиденье осколки задержало. И меня выбросило. В основном на ноги удар пришелся: хорошо, что в тапочках сидели из-за жары, были бы в берцах - ноги бы под их весом оторвало. А так изломало, изорвало, но ноги остались на месте.

Меня контузило с потерей сознания, тело изрешетило осколками. И у Женьки то же самое. Мы на броне лежали, а ребята с капельницами над нами сидели. В семь вечера подорвались, а в четыре следующего дня прилетели все таки две вертушки, потому что раненых очень много. Два вертолета улетели, заполненные ранеными

Спустя время я понял, что благородство было и на войне. Душманам тогда ничего не стоило ночью прийти и забросать нас гранатами. Но они не сделали этого, даже ни одного выстрела в нашу сторону не прозвучало. 

Сразу после взрыва мне вкололи пару тюбиков промедола, через одежду. Колонна ушла вперед, и осталось 4 машины. Положено по инструкции через 2 часа колоть промедол, но мы 2 часа не выдерживали. Час спали, полчаса мучились. 

Запомнил сон, который мне снился под промедолом. Машина идет впереди, очень медленно идет, и только протектор мелькает, на котором различаешь кубики, и раз! подрыв - колонна встала -и кубики встали. Всю ночь - один сон. Промедол вкалывают и я поехал.

Так в измененном сознании всю ночь ехал. Взрыв. Думаю во сне, как же я на тормоз нажму, ноги-то поломанные. 

Потом нас забрали, в вертолете промедол не кололи и я от боли потерял сознание потерял. Помню только отдельные моменты.

Я был в офицерской рубашке, основную форму на боевых старались поменьше трепать, чтобы при возвращении в бригаду опрятно выглядеть.

Одеты были кто во что горазд. Я был в тапочках, армейских штанах и рубашка офицерская, я прятал там удостоверение топливо-маслозаправщика. Я не хотел, чтобы меня посадили на бензовоз.

Мне не интересна была такая служба. Помню, что приду в себя и так рукой трогаю, здесь или не здесь.

Скальпель, летающий госпиталь, был изобретен в 1982-м году.  Мы, кстати, сейчас песню про него написали. Два раза всего исполняли.  Спасатель - это был специальный самолет. Меня, когда ранили в Кандагаре, на Спасателе и везли.

В очередной раз очнулся, когда нас из вертушек в медицинские машины перегружали, потом - от ощущения чего-то теплого и приятного.

Мы ж попадали на операционный стол с толстым слоем пыли - и вижу, тетенька-санитарка смывает пыль теплой водой, так приятно гладит тряпочкой.

- Очнулся? 

- Здесь документ, - говорю. 

- Все, видим, не переживай.

Нас с Женей в Кандагаре и прооперировали. Два Жени на всю бригаду, и оба в один день подорвались. 

А на следующий день поступает много раненых оттуда, вертолетчики.  Одного запомнил, удивительный случай.

Есть пуля разрывная ДШК, применяется в небольшом станковом пулемете. Влетела в кабину и в рот ему влетела, выбила зубы, вылетела в шею и разорвалась позади. Ничего жизненно важного не повредила. Он лежал, и сами доктора в шоке были, ведь по большому счету ему только зубы выбило, ну и связки свистели, конечно.

День напролет раненые поступали и нас не смогли перевязать, и ночью нас отправили в Кабул.

И часов в девять нас берут в перевязочную, а у меня уже развилась гангрена. Собирают консилиум, и при мне решают ногу ампутировать.  Лежу холодным потом обливаюсь - радовался, что ноги остались, а тут такое…

Если бы не Виктор Павлович Хомутов, отрезали бы.

Слышали, наверное, про пластины, которыми кости скрепляют? Ее аббревиатура ТРХ - три фамилии военных врачей - где буква Х от Хомутов. Он был начальников травматологического отделения в Центральном военном госпитале в Кабуле.

- Не будем отрезать, попытаемся спасти, - высказался Хомутов. - Риск есть, но он ногу в любом случае теряет - что ниже колена, что выше колена. Давайте попробуем сохранить. 

Он начальник, все сомнения высказали, но.. пришлось с ним согласиться.  А Виктора Павловича я потом нашел, съездил к нему в госпиталь, в Питер, он до сих пор работает, в клинике Святой Елизаветы.

Прооперировали, долго шла операция, отошел от наркоза, и тут отвязалась лигатура, открылось сильное кровотечение. Сейчас я понимаю, что возможно это меня и спасло: кровь промыла рану.  Ногу спасли.

И еще одно обстоятельство - у меня подскочила температура под сорок. Обнаружили, что болею малярией и меня дальше оперировать нельзя.

11 переломов на ногах, все перевязки делают под наркозом: болит, вы не представляете, как. Все косточки шевелятся. Плюс лихорадка. Там  я оценил барокамеру, куда меня возили. Час полежу и отпускает. 

Это отдельное подразделение возле аэродрома в Кабуле. А там один хирург на весь госпиталь. А новую жизнь моим ногам подарила женщина, и я не знаю, кто она, врач или перевязочная медсестра. Даже имя не помню. Там ведь все было, как в бреду, боль такая, да и контузия давала о себе знать.

Она говорит мне - хватит, у нас нет условий делать перевязки под наркозом. Надо будет терпеть. 

А там кости торчали, даже мяса на моей ноге почти не наблюдалось. Она сказала, что в их госпиталь привозят много новых растворов и мазей, но не на ком их применить, посмотреть на эффект. Есть, например, гранулирующие мази, и можно делать компрессы с ними, которые помогут росту мышц. 

- Я боюсь экспериментов, - отвечаю ей. - Ты не бойся, они могут не помочь, но навредить не могут.

И вот я лечусь 2-3 недели, и мы с ней как дети радуемся, потому что начали расти мышцы. Как красная икра - утром на перевязку прихожу, она снимает бинт, а там красная икра свежая, новая наросла.

У нас радость, что мышечной ткани больше стало. Но сверху белая, фиброзная ткань нарастает, и ее надо снимать. 

Организм хочет, чтобы рана затянулась, а нам, чтобы ткань мышечная росла. И снимать очень больно. Семь потов с меня сходило, и так каждый день, пока все нервные окончания не закрылись мышцами искусственными.

- Почему искусственными?

А они же выращенные, нервы в них не проросли. Мышечная масса росла, а нервы нет. 

-То есть, ткнуть в ногу иголкой, вы на почувствуете?

Не почувствую. И кожа пересаженная. Мне нельзя ногу травмировать. Я бывает, травмирую. Смотрю, там ссадина, а я не чувствовал.

Одну кость она мне совсем закрыла, а вторая неприкрытая осталась.  А на второй ноге просто переломы были, там мышцы наращивать не надо было.

В один прекрасный день моя спасительница объявляет: Все, Жень, малярии нет, тебя завтра переводят в другой госпиталь. Я тебе красивую ногу сделала. Там сразу кожу пересадят. 

Я, конечно, загрустил. Но перед отправкой берут у меня кровь и находят.. брюшной тиф. И переводят в тифозное отделение этого же госпиталя, и она мне еще неделю наращивает мышцы. 

И уже спустя неделю возвращают снова к Хомутову. Развязали мою ногу и консилиум снова собрали, потому что они обалдели от увиденного.

Потом начали готовить к операции по пересадке кожи. Пластину поставили и спиц понавтыкали. В Кабуле принято так - раненый поступил, сделали, что надо, и в Союз его отправляют, в Ленинград, Москву или Ташкент. И меня должны были отправить в госпиталь.

Снова появляется бабушка

И происходит у меня с врачами примерно такой диалог.

- Все, Женя, надо в Союз тебя готовить.

- А можно меня подольше подержать?

- Почему?

- Бабушке 88 лет, всех своих мужчин похоронила. Если она узнает, что я ранен, она просто умрет и все. Сердце у нее больное, ей не нужно это знать.

- Нам и самим жалко с тобой расставаться. Столько сделали, а в Союзе неизвестно, что произойдет. Старшиной будешь?

А в нашем отделении лечилось 80 человек. Я сначала ездил на коляске, смотрел, чтобы ходячие помогали, отделение убирали. Кто ходил, помогали принимать раненых, отвезти на рентген.

И так еще с полгода я в госпитале старшинил.

Научился ходит, но суставы не работали, из-за того, что долго находился в лангетах, контрактура появилась везде.

Хомутов посоветовал разрабатывать ногу. 

- А как?

- Через боль, что ты, не мужик?

Я начал давить на ногу и на третий день сломал пластину, перестарался, всем весом давил. До меня никто пластину не ломал. 

В мае 1988-го должен был начаться вывод войск, а Хомутов просил еще на неделю в госпитале задержаться. Приезжали английские корреспонденты снимать фильм, говорит, снимешься в фильме.

Я твердо сказал, что не хочу никакого фильма, хочу домой.

Я в госпитале на костылях ходил, а в Союзе решил с палочкой пофорсить. Костыли решил в Кабуле оставить, а трости у меня нет.

В Фергане сели на заправку, ребята пошли походить по советской земле, а я не могу. Прилетели в Питер, а там в апреле снег.

Доставили меня в Военно-медицинскую академию. Там меня, как экспонат, ставили на стол и показывали студентам. Мы чувствовали заботу со стороны простых людей, они приходили к нам, навещали, гитару мне там подарили.

А спустя 10 дней нас уже ждал Крым, город Саки, куда нас направили на реабилитацию.

Санаторий был рассчитан на 150 человек, но вмещал вдвое больше. Условия отличные, персонал замечательный. Мы с другом слегка от маршрута отклонились, поехали в Судак. Заманил он меня возможностью отведать настоящих домашних пельменей - там у него жили родители.

Даже не сам Судак, а поселок Новый свет, где бывшие царские пляжи, Николай второй там отдыхал. Бухта прекрасная.

Отец друга работал на заводе шампанских вин. Шампанское на нашей встрече лилось рекой. Я утром проснулся, вышел на балкон, вид с пятого этажа на бухту, город утопает в зелени, птицы поют. У меня голова закружилась.

И потом мы уже отправились в санаторий. Идем по улице и видим, что ребята знакомые - неудивительно, в одном госпитале от ран лечились.

После ужина пошли гулять, а навстречу нам идут три красивые девушки.  И с одной из этих красивых девушек, Леной - которой исполнилось 18 лет - я прожил уже 33 года. А тогда мы уже спустя пару недель собрались пожениться. 

Но родители ее поздно гулять не отпускали, а танцы там начинались в 10 вечера.  Танцы для раненых - очень нужное занятие, разрабатывают конечности. Все костыли, палки в сторону бросали и танцевали, даже на одной ноге. Колясочники на коляске.

У меня вечерняя проверка в 23.00, Лена меня провожала и бежала домой, и через две недели мы уже серьезно разговаривали с родителями. 

Папа в горкоме партии работал. У меня билеты были на ростовский поезд, я их сдал, и купил билеты на самолет в Волгоград.  Прилетел с невестой, а родителей обманул, написал что на 2 дня позже приеду. Хотел избавить их от хлопот, но суеты еще больше получилось.

Много народу собралось, и я Лену с родителями познакомил. Потом в самолет посадил, а сам - в Ростовский госпиталь.  Они удивились - у вас же в Волгограде есть госпиталь. У нас, в Ростовском перегруз. Напиши отказ, и мы тебя в Волгоград отправим.  Я смекнул: А вы читали, что я нуждаюсь в повторной реабилитации в Крыму?- Ну ты наглый.

Так я второй раз снова оказался в Крыму. Жил уже в доме Лены, приходил в санаторий только на вечернюю поверку.

А потом, когда я добрался до Волгоградского госпиталя, невеста жила у моих родителей, а я в госпитале, откуда меня отпустили на собственную свадьбу.

Я женился по военному билету, в 88-м году, а в 89-м сын родился. Назвал его в честь своего друга - Павел.

Второго сына назвали - Александром.  Хотели в честь нашей с Леной отцов назвать второго Виктором, а я на него посмотрел, где тут Виктор? 

Мне дали святцы, где я увидел первое имя - Александр. 

Сейчас старший в Москве живет, внучку мне родили, ей уже пять лет, а младший сын здесь в Волжском, недалеко от нас,через дорогу. 

- Вы в Афганистане какие песни пели?

Там пели все из дворового репертуара. Это сейчас о войне поем. А там о доме, о родине. Вот весь репертуар, который был на слуху - Лоза, группа Секрет, Кузьмин.  Гитара у меня и в батарее была. Я ведь не ахти какой был гитарист. 

В деревне начал, потом мальчишка на ЛПК меня научил, и в армию я пришел подготовленным.

А когда ранило, приехала делегация с подарком, шестиструнной гитарой  с подписью “воину-интернационалисту”. Я сделал из нее 10-струнную. И с этой гитарой я оттуда приехал. 

У меня совести бы не хватило спросить себе гитару, а ребята мне ее отдали. Бери и все, но в Волжском у меня ее умыкнули. Сидели, отмечали в строительном вагончике праздник вывода войск , и кто-то своровал. Но не наши, точно.

А в госпитале я начал осваивать афганские песни. В машинах у нас японские мыльницы кассетные стояли, мы слушали "Голубые береты", "Каскад", Юрия Кирсанова. Кстати, он еще жив и живет в Рудне. 

"Южный ветер" ни одного фестиваля в Рудне, который уже стал международным, не пропустил. И в этом году поедем обязательно в августе.

Я много песен слушал, они мне и дали толчок.  В Кабуле я увидел фестиваль солдатской песни. Очень понравилась одна - “Ордена не продаются”, я стал ее исполнять.

Завел армейский блокнот. Ребята разрисовали пером, и он весь был исписан афганскими песнями. Когда вернулся из Афганистана, собиралась компания, и я мог вечер и ночь петь и ни разу не повториться, столько песен в голове держалось.

Сейчас я половину забыл, когда-то я ее пел, да и блокнот армейский тоже умыкнули, даже знаю кто. 

Я вернулся на завод ЗОС, получил квартиру, но по специальности меня не взяли работать из-за второй группы инвалидности.  Сначала пообещали общежитие, потом дали квартиру.

Орден Красной звезды догнал меня на гражданке, мне его на заводе прямо военком вручал. 

Я начал готовить документы для поступления в горхоз, но мне неожиданно досталась путевка в Германию. Афганцам выделяли путевки на протезирование и лечение. И я поехал на три недели, и со мной ехали два зубных техника, которые меня всю поездку “обрабатывали”, рассказывали, какая перспективная специальность - зубной техник.

Я отнекивался, но они уговорили меня, и сейчас за это я им чрезвычайно  благодарен. Выучился на зубного техника, потом на врача, сейчас детским стоматологом работаю. Жена моя - медсестра, дети тоже стоматологи.

Но везде, где бы я ни был, работал и учился, всегда был занят в самодеятельности. Правда, я пел только для близких, и очень стеснялся сцены.

В Ростовском госпитале мне захотелось скрасить ребятам праздник, и я специально для них написал песню, хотя раньше не осмеливался.

И понял, что не боги горшки обжигают. Сначала стихи пишу, потом, как правило, музыку. А та первая моя авторская песня до сих пор живет. Мы на фестивале гран-при с ней взяли.

В 2006-м мы основали группу “Южный ветер”, а в 2007-м взяли Гран-при.

Так получилось родители рано ушли из жизни, дети выросли, и тут что-то меня торкнуло - создать группу и поехать на фестиваль.

Нас было сначала двое. 15 мая - в день начала вывода войск из Афганистана, мы дали в кафе Каскад первый концерт для нашего "Союза инвалидов Афганистана", куда пригласили ребят с женами.

Датой основания "Южного ветра" считаем 15 мая, когда мы дали первый официальный концерт.

Тогда мы еще не создавали своих песен, исполняли чужие под фонограмму. И в этот же год впервые отправились на фестиваль, втроем, быстро сочинив три песни.

На фестивале в Рудне нас очень тепло приняли, полюбили, и просили наши диски. А какие у нас, дебютантов, тогда могли быть диски? В течение года мы альбом записали, на второй год - второй альбом. Стали колесить по фестивалям.

Был у меня товарищ, Алексей Покручин, жил в Волжском, был директором рынка в 16-м, потом депутатом, директором Уралсиба в Волгограде. Он офицер, правда, не афганец. У него друг в Афгане погиб, и он заботился о его родителях.

Я просил его написать стихи, и он сочинял не 3, а 15 куплетов, я их перемешаю, напишу припев, музыку. Много песен мы с ним создали. Есть и мои песни. Бывает, что слова мои, а музыка чья-то - и такие композиции в нашем репертуаре.

Среди наших авторов и Константин Скуратов, воевавший в Афганистане, а сейчас живет в Волгограде. У него и стихи и песни замечательные.  Я иногда прошу у него только стихи, чтобы подложить свой мотив. Он не против.

Потом ребята стали сами писать, и в наш репертуар вошли детские песни. Самый музыкально образованный в нашей группе Паша Смотрин. Его жена Ирина устроила группе сюрприз к 30-летию вывода войск из Афганистана, написала стихи, Паша музыку, и дети выступили с этой песней на нашем концерте.

“Южный ветер” дорос до 8 человек, не все из них афганцы. 

Когда приходит ко мне новенький, и ему все нравится, я охлаждаю - подожди, сильно не радуйся, сначала с женой разведешься.

Так и было поначалу. Жены ставили условие - группа или семья. Это же репетиции после работы, выходные тоже заняты концертами, репетициями. Но потихоньку супруги понимали, что здесь происходит, и с уважением относились к нашему творчеству. 

Мы гастролировали в Приднестровье, Украине, ездили в Екатеринбург. Затем в Москву, где нам очень понравилось. В 2013-м даже  в Кремле выступили, в 2014-м - в Лужниках, а в 2015-16 - в Крокус Сити Холле, потом снова Лужники.

Мы с годами набрали уверенность, “Южный ветер” узнают, и нам приятно. В парке Сокольники мы часто выступаем, вместе с именитыми артистами.

Хорошие гастроли в Красноярске были на 30-летие вывода войск из Афганистана. За три дня семь концертов. Из города в город переезжали, организаторы оплатили нам проезд и проживание. Там нас уже тоже знают, приятно. Недавно в Борисоглебск ездили. 

Коллектив у нас устоявшийся. Группе 16 лет, и мы все дружим. 

Из семи человек - четверо афганцев. Когда двое ребят входили в Афганистан, я должен был выходить - вот такой разбег в возрасте. Один болеет сейчас.

Потихоньку пишем, песен чуть меньше стало, наверное, что хотели сказать, уже сказали, а сейчас появились уже новые темы - Украина, например.

Лишь бы что писать не хочется, а создать сразу что-то значительное пока не получается. 

Мы теперь особо и не рвемся на каждый праздник. Если будут приглашать, поедем. 

Марина Кайгородова